XII 

 

 

      ХРИСТИАНИН ИДЕТ ВПЕРЕД 

      (Письмо к Щ ..... ву) 

 

      Друг мой! считай себя не иначе, как школьником и учеником. Не думай, 

чтобы ты уже был стар для того, чтобы учиться, что силы твои достигнули 

настоящей зрелости и развития и что характер и душа твоя получили уже 

настоящую форму и не могут быть лучшими. Для христианина нет оконченного 

курса; он вечно ученик и до самого гроба ученик. По обыкновенному, 

естественному ходу человек достигает полного развития ума своего в тридцать 

лет. От тридцати до сорока еще кое-как идут вперед его силы; дальше же этого 

срока в нем ничто не подвигается, и все им производимое не только не лучше 

прежнего, но даже слабее и холодней прежнего. Но для христианина этого не 

существует, и где для других предел совершенства, там для него оно только 

начинается. Самые способные и самые даровитые из людей, перевалясь за 

сорокалетний возраст, тупеют, устают и слабеют. Перебери всех философов и 

первейших всесветных гениев: лучшая пора их была только во время их полного 

мужества; потом они уже понемногу выживали из своего ума, а в старости 

впадали даже в младенчество. Вспомни о Канте, который в последние годы 

обеспамятел вовсе и умер, как ребенок. Но пересмотри жизнь всех святых: ты 

увидишь, что они крепли в разуме и силах духовных по мере того, как 

приближались к дряхлости и смерти. Даже и те из них, которые от природы не 

получили никаких блестящих даров и считались всю жизнь простыми и глупыми, 

изумляли потом разумом речей своих. Отчего ж это? Оттого, что у них 

пребывала всегда та стремящая сила, которая обыкновенно бывает у всякого 

человека только в лета его юности, когда он видит перед собой подвиги, за 

которые наградой всеобщее рукоплесканье, когда ему мерещится радужная даль, 

имеющая такую заманку для юноши. Угаснула пред ним даль и подвиги - угаснула 

и сила стремящая. Но перед христианином сияет вечно даль, и видятся вечные 

подвиги. Он, как юноша, алчет жизненной битвы; ему есть с чем воевать и где 

подвизаться, потому что взгляд его на самого себя, беспрестанно 

просветляющийся, открывает ему новые недостатки в себе самом, с которыми 

нужно производить новые битвы. Оттого и все его силы не только не могут в 

нем заснуть или ослабеть, но еще возбуждаются беспрестанно; а желанье быть 

лучшим и заслужить рукоплесканье на небесах придает ему такие шпоры, каких 

не может дать наисильнейшему честолюбцу его ненасытимейшее честолюбие. Вот 

причина, почему христианин тогда идет вперед, когда другие назад, и отчего 

становится он, чем дальше, умнее. 

      Ум не есть высшая в нас способность. Его должность не больше, как 

полицейская: он может только привести в порядок и расставить по местам все 

то, что у нас уже есть. Он сам не двигнется вперед, покуда не двигнутся а 

нас все другие способности, от которых он умнеет. Отвлеченными чтеньями, 

размышленьями и беспрестанными слушаньями всех курсов наук его заставишь 

только слишком немного уйти вперед; иногда это даже подавляет его, мешая его 

самобытному развитию. Он несравненно в большей зависимости находится от 

душевных состояний: как только забушует страсть, он уже вдруг поступает 

слепо и глупо; если же покойна душа и не кипит никакая страсть, он и сам 

проясняется и поступает умно. Разум есть несравненно высшая способность, но 

она приобретается не иначе, как победой над страстьми. Его имели в себе 

только те люди, которые не пренебрегли своим внутренним воспитанием. Но и 

разум не дает полной возможности человеку стремиться вперед. Есть высшая еще 

способность, имя ей - мудрость, и ее может дать нам один Христос. Она не 

наделяется никому из нас при рождении, никому из нас не есть природная, но 

есть дело высшей благодати небесной. Тот, кто уже имеет и ум и разум, может 

не иначе получить мудрость, как молясь о ней и день и ночь, прося и день и 

ночь ее у бога, возводя душу свою до голубиного незлобия и убирая все внутри 

себя до возможнейшей чистоты, чтобы принять эту небесную гостью, которая 

пугается жилищ, где не пришло в порядок душевное хозяйство и нет полного 

согласья во всем. Если же она вступит в дом, тогда начинается для человека 

небесная жизнь, и он постигает всю чудную сладость быть учеником. Все 

становится для него учителем; весь мир для него учитель: ничтожнейший из 

людей может быть для него учитель. Из совета самого простого извлечет он 

мудрость совета; глупейший предмет станет к нему своей мудрой стороной, и 

вся вселенная перед ним станет, как одна открытая книга ученья: больше всех 

будет он черпать из нее сокровищ, потому что больше всех будет слышать, что 

он ученик. Но если только возмнит он хотя на миг, что ученье его кончено, и 

он уже не ученик, и оскорбится он чьим бы то ни было уроком или поученьем, 

мудрость вдруг от него отнимется, и останется он впотьмах, как царь Соломон 

в свои последние дни.